Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга первая - Александр Бушков

– Вряд ли он мог это предвидеть, – в задумчивости произнес д’Артаньян, которому новый друг нравился все больше и больше.

– Вот видите. Ради благородной цели можно и отступить от родительских предписаний… Слышали ли вы, что в Лувре есть зал, именуемый Прихожей короля?

– Разумеется.

– Там каждый день идет игра, – сказал Пишегрю деловито. – Легко догадаться, что общество, которое там собирается, состоит отнюдь не из завсегдатаев подозрительных притонов… Почему бы вам не отправиться туда и не попытать счастья? Новичкам, знаете ли, везет.

– Я бы не прочь, но…

– Что же на сей раз вам мешает?

– У меня остался в кармане один-единственный экю, – сконфуженно признался д’Артаньян. – Хотя я не искушен в азартных играх, но подозреваю, что столь мизерные ставки непозволительны, тем более в Лувре, где собирается знать…

– Полноте, д’Артаньян! – с мягкой укоризной сказал его новый друг. – Разве это препятствие для дворянина? Я вам охотно одолжу хоть пять пистолей, хоть десять. В последние дни мне, знаете ли, везло.

– Вы тоже там играете?

– Частенько. И успешно.

Вообще-то, внешний вид маркиза находился в некотором противоречии с его последними словами, но д’Артаньян, опасаясь показаться неучтивым, не стал задавать неуместных вопросов. Он попросту был рад, что судьба свела его со столь любезным кавалером, без сомнения, отличным знатоком Парижа и всех тех удовольствий, что предоставлял желающим этот многоликий город.

– Черт возьми, вот вам моя рука! – воскликнул д’Артаньян. – Ведите меня, любезный маркиз, кратчайшей дорогой!

Очень быстро д’Артаньян убедился, что судьба послала ему поистине бесценного друга. Маркиз де Пишегрю был прямо-таки кладезем знаний о Париже и тех его обитателях, что только и могут интересовать дворянина из провинции, намеренного сделать карьеру и стать заметным. Пишегрю, казалось, был в курсе решительно всех любовных историй, поединков, скандалов в благородных домах, поверенным всех тайн, обычно тщательно скрываемых от смертных. На д’Артаньяна обрушилась сущая лавина имен, любовных связей, мелких и крупных секретов титулованных особ, чьи имена в провинции обычно произносились едва ли не со священным трепетом.

Д’Артаньян, правда, так и не смог определить, является ли его новый друг роялистом или кардиналистом. Пишегрю тщательно избегал, при всей своей словоохотливости и всеведении, касаться как короля с королевой, так и кардинала. То ли он не был еще до конца уверен в д’Артаньяне, то ли выбрал себе жизненную позицию, позволявшую стоять в стороне от будораживших Париж политических страстей и интриг, на что, по мнению гасконца, имел полное право.

Когда они добрались до Прихожей короля, д’Артаньян обнаружил там столько людей, сколько, наверное, не мог бы собрать на свои выступления самый искусный проповедник Парижа. Он поначалу робел, но Пишегрю (многим здесь знакомый) подтолкнул его к выбранному столу и уверенно заставил делать ставку.

Державший кости шевалье де Моншеврей, дворянин из французского Вексена, состоявший в свите герцога де Лонгвиля, ставку гасконца принял благосклонно, без малейшего неудовольствия. Кости застучал по столу…

Все познания д’Артаньяна в игре сводились пока что к тому, чтоб понять, выиграл он или проиграл. По совету Пишегрю он принялся удваивать ставки – при неудаче он терял все, зато при фортуне и выигрыш удваивался…

То ли выбранная тактика не подвела, то ли сыграло свою роль пресловутое везение, свойственное новичкам. Как бы там ни было, часа через два д’Артаньян стал полноправным обладателем целых девяноста шести луидоров – и решительно отказался, вопреки уговорам Пишегрю, от дальнейшей схватки, твердо заявив, что новый друг обязан вспомнить о причинах, толкнувших его испытывать судьбу.

Пишегрю был несколько разочарован, но настаивать не стал. Вернув ему долг, д’Артаньян помчался на улицу Старой Голубятни, словно на крыльях.

Увы, на сей раз он застал хозяйку не просто заплаканной – рыдающей в три ручья.

– Господи! – воскликнул он в ошеломлении. – Неужели стряслось что-то еще?

– Вы все испортили, Шарль… – сообщила Луиза. – Перраш опять приходил, так и пыша злобой… Он меня упрекал в том, что я, по его собственным словам, натравила на него то ли наемного бретёра, то ли нахального любовника, который его едва не зарезал в собственном доме… Все слуги могут подтвердить, что бешеный гасконец угрожал шпагой и пистолетами самому хозяину и его домашним…

– Черт возьми, но ведь все было совершенно не так!

– Шарль, порой все решает не истина, а количество свидетелей… Перраш сразу после вашего ухода побежал к комиссару полиции нашего квартала и сделал жалобу по всей форме, требуя, чтобы вас послали на галеры или по крайней мере засадили в Шатле и продержали там подольше…

– Выходит, я должен теперь спасаться от полиции?

– Ну, не все так плохо, – улыбнулась Луиза сквозь слезы. – С нашим комиссаром я давно знакома. Очень приличный и справедливый господин, дворянин из старого, хоть и обедневшего рода. Уж он-то никак не склонен без тщательной проверки давать ход наглым жалобам какого-то буржуа. Я сумела ему объяснить, что вы – воспитанный и благонравный молодой человек, и если разок погорячились, то исключительно из лучших побуждений и по юношеской запальчивости… Преследования против вас возбуждено не будет, комиссар мне обещал твердо. Однако во всем прочем он не властен. Перраш назначил на завтра торги, всю мою обстановку продадут…

– Успокойтесь, – сказал д’Артаньян с видом победителя. – Пусть продают, я знаю человека, который ее немедленно купит исключительно для того, чтобы она осталась на своем месте…

И он принялся пригоршнями выгребать из карманов выигранные луидоры, со звоном усыпая золотыми монетами стол.

– Боже мой, Шарль! – просияла Луиза, с непросохшими глазами бросаясь ему на шею. – Вы лучший мужчина в мире!

Скромность заставляет нас воздержаться от детального описания того, что происходило в гостиной возле усыпанной золотом скатерти в красно-синюю клетку. Мы можем упомянуть лишь, что корсаж прекрасной нормандки оказался безжалостно расшнурованным, ее русые локоны пришли в совершеннейший беспорядок, а д’Артаньян, считавший, что ему открыты все тайны любви, тем не менее узнал еще кое-что новое о женщинах. Учитывая, что стоял еще светлый день и дом был полон слуг, все произошедшее было совершеннейшим безумием, но накал страстей, охвативший любовников, был очень уж велик…

Когда молодые люди вернулись в здравый рассудок, д’Артаньян вновь поразился, каким самообладанием и остротой ума обладают дочери Евы: Луиза, быстренько приведя себя в порядок, выглядела так, словно ничегошеньки не произошло, и они занимались вдвоем чтением богословских книг или другим не менее благонамеренным занятием.

– Шарль, мне пришла в голову великолепная идея… – сообщила Луиза с тем же самообладанием. – Вовсе не нужно, чтобы нашу обстановку выкупали вы…

– Отчего же? Я ее незамедлительно куплю и подарю вам…

– А в какое положение вы меня этим поставите? Приличную замужнюю женщину? Бриквиль отнюдь не болван, и он вряд ли поверит, что вас к этому подарку подтолкнуло лишь желание сделать ему приятное… Да и противный Перраш, чует мое сердце, постарается ему наговорить черт-те что… Нужно их упредить.

– Каким образом?

– Я все продумала, – решительно заявила Луиза. – Нужно сделать так, чтобы это я заняла у кого-нибудь деньги, понимаете? Вы для роли кредитора не годитесь, это опять-таки чересчур явно… Приведите мне кого-нибудь из ваших знакомых, на кого можете положиться, и я по всем правилам выпишу ему заемное письмо на эти деньги. Представляете, в каком положении окажется Бриквиль? Даже если Перраш ему что-нибудь гнусное наговорит – а это уж будьте уверены, – мой муженек не успеет задать мне выволочку. Я первая перейду в наступление. Выскажу ему все: как эгоистичен и непредусмотрителен он был, забыв о долге и сроке уплаты, в какое положение он меня поставил своей забывчивостью, сколько трудов мне пришлось приложить, пока я, в отсутствие хозяина взвалив на хрупкие женские плечи груз забот, отыскала сговорчивого кредитора…

– Черт возьми, а ведь ему будет не до нападения! – расхохотался д’Артаньян. – И уж никак не до попреков и подозрений!

– Вот именно, Шарль… Есть у вас кто-нибудь на примете?

"О женщины, вам имя – вероломство! – подумал д’Артаньян. – Право слово, недурно подмечено! И фразочка неплоха! Нужно будет ее запомнить и при случае предложить кому-нибудь из тех, что пишут пьесы для театра…"

– Луиза, – сказал он решительно. – Все будет улажено быстрее, чем вы себе представляете!

Он незамедлительно поднялся к себе, крикнул Планше и, не теряя драгоценного времени, спросил:

– Планше, как ты думаешь, кто ты таков?